Ракетно-ядерное оружие, как известно, позволяет решать
задачи стратегии – по содержанию политики, определяемой как “искусство
возможного”. На категории возможного построена и система прогнозирования
тенденций научно-технического прогресса, обеспечивающая перспективное
планирование создания систем оружия стратегических ядерных сил (СЯС). Но
победы и поражения в ракетно-ядерном противостоянии пока определяют не
реальные удары, а стратегия и тактика информационной войны – мощного
средства прямого воздействия на экономический потенциал противника. В
последние десятилетия демонстрация реальной мощи все чаще сочетается с
дезинформацией и стремлением скрыть ключевые технологии и этапы жизненного
цикла оружия – существенный признак, в рамках которого возможна
эксплуатация, модернизация и боевое применение.
Примером эффективного инструмента экономического
изматывания и лоббирования собственных проектов стала американская военная
мифология – в частности, вокруг мобильного ракетного комплекса МХ и СОИ
25-летней давности. Ни один из этих прпагандистских мифов так и не
приобрел свойств системы оружия, но они существенно повлияли на поражение
СССР в холодной войне.
Эти приемы с успехом используются и по сей день.
Информационные операции сегодня сфокусированы на источниках роста
научно-технологического и военного потенциала вероятного противника.
Задачи этих операций – замедлить, остановить, повернуть в нужном
направлении или вспять работы на любом из этапов жизненного цикла систем
оружия. Так, откликом на пока еще виртуальные модели развертывания
европейской ПРО и гиперзвуковых носителей высокоточного оружия явился
возврат к устаревшим концепциям и традиционным затратным технологиям
ракетостроения с минимальным добавочным потенциалом сдерживания и
устрашения. Еще один неадекватный ответ - создание новой твердотопливной
МБР с разделяющейся головной частью (РГЧ) и боевыми блоками
индивидуального наведения РС-24, не имеющей перспективы заменить тяжелые
жидкостные ракеты, и одновременное проведение работ по продлению сроков
службы последних. Между тем при отсутствии глубокой модернизации этих
ракет научно-технический застой неминуем.
Можно вспомнить и о том, как лично Путин настойчиво
восхвалял “уникально короткий активный участок” траектории полета ракет.
Американцы же оценили эту инновацию, снижающую боевую эффективность
ракеты, как успешный результат внедрения в умы российских специалистов
мифологии о космической системе ПРО. К тому же данная инновация не
помешала развертыванию наземной ПРО в Европе, бессильную против РГЧ, зато
стимулирующую гонку вооружений в направлении замены моноблочных ГЧ
многозарядными. В ответ на развертывание отечественных ПБРК наземного
базирования американцы создали новые многофункциональные космические
системы разведки, что наряду с прорывом в высоких технологиях привело не
только к утрате фактора скрытности грунтовыми мобильными комплексами, но и
к резкому снижению их боевых возможностей по сравнению со стационарными
комплексами шахтного базирования.
Демонстрация технологической некомпетентности,
организационного невежества и безответственности руководства госструктур
при разработке печально известной “Булавы” равнозначна проведению
информационной диверсии. Впрочем, диверсия здесь носит не только
информационный, но и экономический характер. Ни для кого не секрет, что
утилизация практически новых ракетных подводных крейсеров “Тайфун”
финансируется по американской программе Нанна-Лугара. Одновременно, в
условиях экономического кризиса, закладывают ракетоносцы, вооруженных
меньшим числом еще несуществующих ракет комплекса “Булава”.
Проект нелетающей ракеты по праву мог бы попасть в
разряд рекордов книги Гиннесса благодаря колоссальной упущенной выгоде
внедрения научных и технологических заделов, богатого отечественного и
зарубежного опыта морского ракетостроения. Абсурдная, на первый взгляд,
история с “Булавой” служит отличным индикатором областей вмешательства
заокеанских агентов влияния в системные проекты отечественного ОПК.