31 марта (н.ст.) 1584 г. скончался Царь Иоанн IV
Васильевич (Грозный). Период его правления представляется врагами России
исключительно в негативном свете. Даже перевод слова “грозный” на все
европейские языки сделан тенденциозно, как “ужасный”, хотя слово “грозный”
по-русски означает скорее “строгий” и не содержит отрицательной оценки. С
“легкой” руки Карамзина и в отечественной исторической науке стало
считаться признаком хорошего тона обильно мазать эпоху Грозного Царя
черной краской. Даже самые консервативные историки-монархисты считали
своим долгом отдать дань русофобской риторике, говоря о “дикости”,
“свирепости”, “невежестве”, “терроре” как о само собой разумеющихся чертах
эпохи.
Решающее влияние на становление русоненавистнических
убеждений “исторической науки” оказали свидетельства иностранцев. Начиная
с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю
мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные “гости”. Один из
наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, —
Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о “сыноубийстве”, то есть об
убийстве царем своего старшего сына.
Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581
году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном
Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские
границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом
римского папы, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от
Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью
было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому
престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача,
ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения,
обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против
турок. Но благодаря уму и недюжинным дипломатическим способностям Иоанна
Васильевича надежды папы и старания Поссевина не увенчались успехом.
Провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, сам же легат приехал в
Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких
условиях не мог быть свидетелем происшедшего. Версии мифического
“убийства” царевича, которые высказывал Поссевин, совершенно голословны и
бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей
массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
Следующий “свидетель” и современник эпохи, о писаниях
которого стоит упомянуть, это некто Генрих Штаден, вестфальский искатель
приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV. “Неподражаемый
цинизм” записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков.
“Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, — замечает
академик Веселовский, —да и по собственной необразованности он не был
способен их понять. По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой
аршин”. Короче — глупый и пошлый иностранец. В 1576 году, вернувшись из
России, Штаден засел в эльзасском имении Люцельштейн, где в течение года
составил свои записки о России, которые предназначались в помощь
императору Рудольфу. Штаден предлагал императору “назначить одного из
братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну
и управлял бы ею”. “Монастыри и церкви должны быть закрыты, — советовал
далее Штаден — города и деревни должны стать добычей воинских людей”. В
общем, ничего нового. Призыв “дранг нах Остен” традиционно грел сердца
германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что
“творческое наследие” таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез
восприниматься в качестве свидетельства о нравах и жизни русского народа и
его царя.
О недобросовестности иностранных “свидетелей” можно
говорить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего,
что в 1570 году во время разбирательств в Новгороде, связанных с
подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь
появившейся “ереси жидовствующих”), Иоанн IV истребил с опричниками 700
000 человек…
Очевидно, что именно нелепые выдумки европейских
проходимцев легли в основу “цивилизованного” понимания эпохи Царя Иоанна
IV. Рассказы о “кровожадности порочного тирана” отлично вписываются в
набор общечеловеческих стереотипов, снабжая западного обывателя еще одним,
на этот раз “историческим”, подтверждением тезиса о “неизбывном русском
тоталитаризме”. А между тем, не было никакого “тирана”. Был первый Русский
Царь — строивший, как и его многочисленные предки, Русь — Дом Пресвятой
Богородицы и считавший себя в этом доме не хозяином, а первым слугой.